ДРЕВЛЕПРАВОСЛАВИЕ. Форум старообрядцев всех согласий

Вот статья священноинока Симеона (Дурасова), которую вроде еще не публиковали.

Весной 2003 года, ознакомившись со статьей диакона Валерия Тимофеева «О стрижении волос», напечатанной в казанской старообрядческой газете «Отверзу уста моя» (№ 3), я имел желание сразу написать ответную статью для той же газеты, но не решился, не имея достаточно удобных условий для подбора нужной литературы. Дело было отложено в «долгий ящик». За истекшие два года условия для серьезного исследования не улучшились, но откладывать ответ и далее кажется невозможным. Мнение о. Валерия, никем не оспариваемое, стало завоевывать всё больше сторонников и имеет даже шансы утвердиться как официальная точка зрения на этот предмет. Я прошу прощения у о. диакона, как у человека ученого и привычного к точности ссылок; мне приходится делать ссылки в основном по памяти. В случае настоятельной необходимости можно их проверить. Впрочем, кажется, и о. диакону надо было сослаться на те статьи из старообрядческой печати начала 20 века, которыми он в своей работе несомненно пользовался. Одна из таких статей, содержащая едва ли не все приведенные у о. Валерия выдержки, напечатана в нижегородском журнале «Старообрядцы» (к сожалению, не помню год и номер, но сами свидетельства и общую направленность статьи помню очень хорошо). Зная прекрасные исследовательские способности о. Валерия, историка, имеющего ученую степень, я не смею заподозрить его в сознательном списывании, но все-таки стоило бы отмечать труды своих предшественников, чтобы ни у кого не возникло мысли, что мы приписываем себе чужие труды. Этого требуют и честность, и уважение к работе, сделанной другими людьми.
Приводимые в статье о. диакона выдержки из святоотеческих творений и церковных канонов вполне верны. Действительно, священство древней Церкви вплоть до 16 века не имело признанного обычая носить длинные волосы. Во времена гонений (1 – начало 4 века) епископы, священники и диаконы вообще по виду не отличались от массы остальных христиан, да и среди языческого окружения не стремились внешне выделяться, придерживаясь наиболее приличного и целомудренного внешнего вида, согласного с местным обыкновением. Причины этого понятны. Впрочем, бывали случаи и явно излишнего приспособления к обстановке. Уже Тертуллиан (к. 2 – нач. 3 в.) возмущается тем, что некоторые из священников его времени в западной части Империи брили бороды. Несмотря на эти обличения, обычай брадобрития в западном священстве в последующие века еще больше укоренился (см. изображения епископов на мозаиках Равенны 6 в.) и наконец стал всеобщим. Подражание идущим от язычества старо-римским манерам оказалось для латинских клириков предпочтительнее, чем пример Самого Христа и апостолов.
После признания христианства государственной религией в Римской империи (4 в.) клирики стали четко определенным сословием общества, и отныне должны были отличаться как в одежде, так и в стрижении волос. Тогда и было введено в практику выстрижение волос кругом головы снизу и круглого «гуменца» на макушке. Упоминание особого священнического пострижения на голове имеется уже в правилах Лаодикийского собора, происходившего около 343 года (пр. 14). Таким же образом, как священники, постригали голову и иноки. Это был, в глазах византийского общества, знак особой чести; в то же время он налагал моральную ответственность на своего носителя, требовал от него сохранять подобающую благообразность, непорочность в поведении везде – и в храме, и дома, и в путешествии. Блаж. Симеон солунский говорит, что такое двойное пострижение символизировало терновый венец на голове Спасителя нашего. То есть, нося его, клирик в глазах мирян был как бы живой иконой Христа.
Описанный обычай существовал как в Восточной, так и в Римской Церкви. В Византии он сохранялся во всяком случае до 15 века (в книгах по византийскому искусству можно видеть репродукцию знаменитой иконы св. Григория Паламы 15 века, где отчетливо видно это двойное пострижение). Но впоследствии, уже после турецкого завоевания, в обычай вошло оставлять волосы внизу свободно растущими. Сверху же «гуменцо» тогда еще выстригалось неукоснительно. Мне документально неизвестны мотивы этой перемены. Можно предположить, что, движимое общенародным протестом против Флорентийского собора и унии, греческое духовенство стремилось больше отличаться от римо-католиков. Латиняне в то время, как известно, против апостольского обычая, брили бороды, но пострижение на голове делали нарочито большим, оставляя волосы в виде узкого венца, а все остальные, и сверху, и на затылке, наголо сбривали (последнее мы можем видеть на изображениях католических монахов 15-16 веков). Вполне возможно и другое объяснение, не противоречащее первому: греки желали сохранить «иконное» отображение Христа в облике священника, но уже не через символическое обозначение тернового венца, а через прямое внешнее уподобление Господу, носившему длинные, свободно спадающие волосы.
В конце 16 века усилились церковные контакты Руси с христианским Востоком. Общеизвестны приезды на Русь патриархов Иеремии 2-го Константинопольского, Феофана Иеросалимского и их участие в поставлении российских патриархов Иова и Филарета. Несколько приезжих архиереев-греков служило на разных русских кафедрах. По всей вероятности, обычай носить длинные волосы стал утверждаться (или уже утвердился) в русском духовенстве не позже этого времени. Я приведу в пользу своего предположения следующие свидетельства.
1) Сохранился подробный отчет о служении в Москве патр. Феофана в 1620 году со скрупулезным фиксированием всяких богослужебных разногласий, а также разницы в форме священных облачений (вплоть до подмышечных прорезей в стихарях). По самым мелким подробностям русские архиереи и священники делали очень придирчивые и, возможно, не всегда справедливые замечания своим греческим собратьям. Но о волосах у русских с греками никакого спора не возникло. Значит, в этом вопросе существовало единообразие.
2) В «Описании путешествия в Московию» Адама Олеария, посетившего Россию в царствование Михаила Феодоровича, ношение длинных неукороченных волос и «гуменца» сверху описывается как всеобщий обычай русского духовенства. Первое издание этой книги вышло в 1647 году.
3) Преподобный Симон Воломский (память 12 июля), постриженник Соловецкой обители, был рукоположен во священство в 1620 году, а в 1641 был умерщвлен злодеями. Уже в 1648 году близко знавшим его иноком была написана первая его икона, которая стала основанием для канона его изображения, отраженного в «Иконописном подлиннике». Согласно этому канону, изображать прп. Симона принято с длинными волосами. Так написано и в принадлежащей мне старообрядческой рукописи «Подлинника». (При том, что, как видим, в старообрядчестве прп. Симон почитался, и писались его иконы, в «Церковный календарь» нашей Митрополии его имя по какому-то недосмотру до сих пор не внесено.)
4) Св. священномученик Аввакум был рукоположен в священный сан в начале 1640-х годов. Первые иконы его были написаны в конце 17 века, менее чем через 20 лет после его мученической смерти. Репродукция самой древней, дошедшей до нас, такой иконы печаталась и в «Старообрядческом церковном календаре», если не ошибаюсь, за 1982 год. Здесь он изображен с очень длинными и густыми волосами. Тот же Аввакум пишет в своем «Житии» о «расстрижении» Никоном его самого и его сострадальцев Даниила, Логгина, Лазаря, диакона Феодора и инока Епифания. Из описания ясно видно, что этот поругательный обряд включал в себя и обстрижение длинных волос. «Обруганы и острижены», - горестно замечает по этому поводу Аввакум. Диакон Феодор в своем «Послании сыну Максиму» добавляет подробность: «Посем Лазаря попа остригше, … угождающе нашим отступникам, и сказаша ему тут же: «Как выростут волосы у тебе, Лазаре, буди опять поп!» Итак, и для Аввакума, и для Феодора, и для их гонителей длинные волосы – нормальный признак священника. Лишение волос – признак запрещения или извержения из сана. Значит, это было на Руси уже устоявшимся обычаем. На пример Аввакума, в частности, ссылался и известный начетчик Ф. Е. Мельников, защищая обычай наших священников носить длинные волосы от нападок беспоповцев (беседы с Л. Ф. Пичугиным).
Итак, нет никаких оснований приписывать введение длинных волос Никону и его последователям. Ни в сочинениях первых защитников древнего благочестия, ни в «Диаконовых», ни даже в «Поморских ответах» нет никаких протестов против этого обычая. В «Книге бесед» прот. Аввакума, в цитированном у о. д. Валерия месте, обличаются не длинные волосы, а щегольское их ношение, неприличное иноку. Архиепископ Иларион Рязанский (когда-то, в молодости, - строгий аскет, бывший друг, а теперь жестокий гонитель Аввакума) ездил по обычаю того времени, в клобуке. «Расчесав волосы, что девка» - означает то, что он не скрывал их под клобуком, как это было положено, а выпускал расчесанные их пряди наружу, напоказ. Ведь в 17 веке именно только девка (но ни в коем случае не замужняя женщина) могла ходить с непокрытыми волосами и, как саркастически выражается прот. Аввакум, «выставя рожу». (Увы, в наше время и сами старообрядцы заслужили бы от Аввакума такой нелестный отзыв: теперь наши архиереи и иноки клобуков вообще не носят, в чем перегнали уже и новообрядцев.)
В документах новообрядческой стороны (деяния «Большого московского собора» 1666-67 гг. и проч.) вопрос о волосах тоже никак не обсуждается и даже не упоминается среди предметов спора.
Относительно «старообрядческих картин» 18 века необходимо внести уточнение. Описанные картины принадлежат творчеству беспоповцев. Все они выражают идею о «конечном истреблении священства и жертвы» и содержат порой изображения кощунственные и хульные. Историческая их ценность очень невелика, ибо они писались не по живому преданию, а по некоему идеальному, мифологизированному представлению о старине. (Сколь далеко такая мифология может уйти от настоящей, а не выдуманной древности, показывает современная федосеевская «икона» св. свщмч. Аввакума, опубликованная в июльском выпуске 2004 года газеты «Старообрядец» (изд. С. Рудакова). Обратите внимание на надпись на свитке. Впрочем, далеки от истины и некоторые наши художники, изображающие его в остроконечной скуфье и запашной рясе 19 века.)
Однако, как мы знаем, самым авторитетным центром, собравшим в себе лучшие силы и умы беспоповства, были Выгорецкие скиты. В них действительно сохранялись различные живые предания и воспоминания. От 18 века сохранились портреты первых пяти патриархов, писанные на Выгу. Патриархи в них изображены с длинными волосами.
В картине родословия выгорецких отцов (тоже 18 век) имеются портретные изображения двух иноков из рода князей Мышецких, еще дониконовского пострижения. Оба они имеют длинные, гораздо ниже плеч, волосы. И вообще на всех выговских картинах старообрядческие иноки (в том числе и общежительных монастырей, а не только пустынники) изображаются с длинными волосами (См. каталог выставки выговского искусства, изданный ГИМом). Такая же традиция непреложно сохраняется, по преемству от керженских скитов, черноризцами часовенного согласия в Сибири.
В той же части старообрядчества, которая, сохраняя истинное учение о вечности Христова священства и Его спасительных таинств, при отсутствии древлеправославных епископов, принимала иереев, переходящих от господствующей Церкви, в течение почти двух столетий, как и в 17 веке, священники носили исключительно длинные волосы. И не в угоду каким-то новым модам, а именно в сохранение того обычая, который ко времени раскола в Росии уже прочно прижился, и считался у старообрядцев совершенно естественным. Утрачен был, впрочем, обычай выстригать «гуменцо»: священники, присоединявшиеся к старообрядчеству в начале 19 века, уже не имели этого «гуменца».
После восстановления старообрядческой иерархии громадное большинство нащих священников тоже носило длинные волосы, несмотря на угрозу полицейских преследований и даже заключения в тюрьму. Собственно говоря, стесненные обстоятельства и поставили впервые, еще на Казанско-Вятском епархиальном съезде 1889 года вопрос о дозволении священникам подстригать волосы. То есть, шла речь не о возвращении древней византийской формы стрижения клириков, которое отличало бы их от мирян, а наоборот, о том, чтобы подстриженные по-мирянски священники были незаметны и не привлекали к себе лишнего внимания. При всех ссылкой на древность, на букву тех или иных древних правил и высказываний свв. Отцов, постановление съезда имело иную цель: не отделения священства от «мира», а более удобного существования в нем. И понимая это, почти никто из старообрядческих священников таким обоснованием права стричь волосы не воспользовался. Они боялись соблазнить свою паству и уронить священный сан в ее глазах гораздо больше, чем могли бы бояться полиции. В самом деле, если власть, называя тебя «австрийским лжепопом» и «самозванцем», насильно обстригает тебе волосы и при этом подвергает еще наказанию, - ты, согласившись стричь волосы добровольно, в восприятии твоих духовных чад, как бы сам молчаливо соглашаешься с той оценкой, которую дает тебе власть. За то, мужественно перенеся от властей гонение, священник приобретал только большее уважение и бóльшую поддержку от народа. Напомним, что в подавляющем большинстве священники служили в сельской местности, будучи избраны сельскими же обществами, и составляли со своими прихожанами одно целое. Единством общины, крепостью связей в ней старообрядчество в дореволюционную эпоху держалось не меньше, чем собственно силой веры.
Вопрос о волосах вновь встал в годы коммунистических гонений. И тогда стрижение священниками волос было лишь уступкой времени. Но даже тогда, как отмечает и сам о. д. Валерий, длинные волосы в соборных решениях признавались желательными. Постановление собора 1927 года по этому вопросу вызвано было не потребностью укоротить священникам волосы в связи с новыми тяжелыми условиями, а наоборот, протестами священства и мирян против таких случаев. Это постановление до сих пор никем не отменялось, а подтверждалось и в послевоенное время (документальные свидетельства о том имеются в архиве Митрополии).
Среди священников, которые подстригали волосы в коммунистические годы, и которые по привычке делают это до сих пор, есть весьма достойные и уважаемые люди. Но уважаются они не за краткость волос, а за долготу непорочного служения. За уступку времени, которая в свое время казалась им оправданной, их нельзя осудить, но следовать этому примеру теперь, да еще распространять его, – не видится ни канонических, ни богословских, ни нравственных, ни исторических оснований. Повсеместно в памяти старых верующих сохранился образ священников прошлого, прошедших лагеря и ссылки, деливших со своей паствой все тяготы и скорби 30-40-х годов. И, за самым редким исключением, все они имели длинные волосы, носить которые не боялись, даже пройдя через сталинские застенки. Многие же из них всегда и повсюду ходили только в рясе. Это сознание силы и достоинства своего сана, не вытравленное никаким советским «перевоспитанием», вызывало и поныне вызывает у помнящих их людей глубокое уважение. Напротив, облик священника обстриженного и уж очень современно одетого, увы, даже и в советское время вызывал у стариков иные чувства.
Ношение священниками длинных волос является общепринятым и имеющим полную силу закона обычаем старообрядцев Румынии. Такую же силу закона оно имеет у пока еще разделенных с нами наших братьев-беглопоповцев. Имеющиеся в среде нашего священства случаи стрижения волос нередко выставляются беглопоповцами как один из предлогов к осуждению всей нашей Церкви. Для чего нам, стремящимся к миру и воссоединению, давать лишние поводы к упрекам, отчуждению и раздору? Все до одного наши старообрядческие первосвятители – от митрополита Амбросия до митрополита Алимпия – носили длинные волосы. Это, кажется, мелочь, - но и в этой мелочи видится некий знак преемственности и постоянства. А знаком чего будет введение иного обычая? Ибо речь идет именно о новом обычае, не освященном ни словом Божиим, ни правилами, ни временем. Носимая ныне некоторыми из наших клириков своеобразная «священническая» стрижка, – волосы ни короткие, ни длинные, несколько не доходящие до плеч, - есть ни на каком вообще предании не основанное, чистое и произвольное новшество.
Священник с нестриженой бородой и длинными волосами – это образ, веками закрепившийся в сознании всего русского народа. Даже сегодня в глазах людей он символизирует неотмирность и глубокую традиционность Церкви; этот образ в России каждому знаком и понятен. Священник должен оставаться и чувствовать себя священником всегда и везде. Как делом и словом, так и внешним видом он должен проповедовать Христа, напоминать о Нем. В нашей стране ему гораздо естественнее делать это в традиционно свойственном ему облике. И никакого реального противоречия с правилами здесь нет. Напротив, именно так может быть достигнута та самая цель, ради которой эти правила были изданы. Обмирщенный же, не основанный на живом древнем предании облик иерея не оправдывается ни духом церковным, ни смыслом правил, ни потребностями христианского благовестия.
Восстание против давно утвердившегося обычая, причем даже не во имя древности, а во имя обычая нового и духовно отнюдь не оправданного, - дело вредное и разрушительное для церковного сознания, для здорового и полезного христианского консерватизма. Как уже не раз бывало в истории, мелкое нововведение может дать толчок к безответственной и невежественной ревизии всего сохраняемого в старообрядчестве древнецерковного наследия.
Придавать осуждению длинных волос в правилах или у кого-то из отцов абсолютный смысл, вечный и непреложный для всех времен и народов, - весьма страшно, ибо тогда можно возвести хулу на пречистый лик Самого Господа и Спасителя нашего, от чего да сохранит Он нас Своею благодатию. Осуждаются, как видно из текстов этих правил и писаний, - не волосы сами по себе, а щегольство и тщеславие. Бесспорно, растящих волосы ради угождения этим низким страстям Церковь всегда обличала и, силою Святаго Духа истины, до века будет обличать.
Боевая «власоборческая» статья о. Валерия заканчивается следующими словами: «Несмотря на то, что вопрос о длине волос не имеет безусловного канонического значения, тем не менее мы считаем, что поднятые в статье вопросы являются в настоящее время актуальными и нуждаются в дальнейшем обсуждении. Просим братьев-христиан высказаться по данной проблеме». Однако «актуальность поднятого вопроса» никак не обоснована. В чем она заключается? Почему, вместо множества буквально кровоточащих проблем церковной жизни, «на всенародное обсуждение» выдвинута именно эта? О. Валерий, как историк, хорошо знает, как в истории Церкви даже обсуждение коренных догматических вопросов в течение долгого времени не нарушало духовного единства, но введение новых символов, новых выражений, новых обрядовых моментов – вызывало самую острую реакцию, вплоть до жестокого раскола. Противоречия, разногласия в церковной среде всегда были и неизбежно будут возникать до самого Второго пришествия Господа нашего. «Подобает бо и ересем в вас быти, да искуснии явлени бывают в вас», - так объясняет это апостол Павел (1 Кор. 11,19). Но нередко некий знак, символ, слово становятся боевым знаменем, партийной эмблемой, которые призваны отличить «своих» от «чужих», развести вчерашних братьев по враждебным лагерям. Поэтому давайте будем поосторожнее со знаками и символами. И чтобы новый фасон «священнической стрижки» не стал знамением начала каких-то внутрицерковных катаклизмов, давайте просто не будем его вводить и, не мудрствуя лукаво, остановимся на том, что давно привычно, что содержали отцы и деды. Чтобы люди, глядя на лица епископов и иереев со старинной фотографии, напечатанной в том же номере казанской газеты, что и статья о. д. Валерия, узнавали в нас их наследников и продолжателей, а не безответственных расточителей собранного предками церковного достояния.

Священноинок Симеон.
Февраль 2005 г.