- Ты мне обещал душеспасительную беседу, - напомнил проходимец утром следующего дня, когда они вновь зашагали по раскисшему тракту.
- Ах, да! - спохватился рыцарь и, рьяно выхватив из-под полы Священное Писание, принялся зачитывать его. Не слишком бойко, так как грамоту знал плоховато, но с выражением и чувством, а главное, доходчиво - ибо было это Писание не на латыни, а на всем понятном провансальском наречии, что в немалой степени и являло сущность вальденской ереси. Проходимец слушал внимательно и очень долго, нисколько не зевая и вообще ведя себя вполне почтительно, чем сир Агильбер остался очень доволен. Охрипнув, рыцарь наконец захлопнул Писание и раскрыл было рот, дабы спросить, не хочет ли теперь его спутник присоединиться к святой вальденской вере и разделить с ним мученическую кончину, когда проходимец сказал:
- Что есть рыцарство?
Рыцарь рот захлопнул, ибо ничего про рыцарство в Писании прямо не говорилось, и вопрос сбил его с толку. Поэтому ответил заученно, как полагал ещё до своего впадения в ересь:
- Рыцарство есть служение.
- А что есть служение?
- Выполнение всякой воли и творение всякого блага, рьяно и неукоснительно.
- А что есть глупость?
- Деяние против разума.
- А разум?
- То, что Господь дал нам, дабы отличили мы его волю от происков диавола.
- Есть ли разум у дурака?
- Что за чушь ты городишь? - рассердился рыцарь наконец - хоть и шёл на мученичество, а оставался чванлив и к отвлечённым беседам со всяким отребьем желания не питал.
Проходимец на то ничего не сказал, повернулся к тащившемся на три шага позади шуту и окликнул его:
- Эй! Дурак! Отвечай, есть ли разум у тебя?
- Да откуда ж ему взяться-то, господин мой, - смиренно ответствовал тот.
- Стало быть, диаволу служишь?
- Я хозяину служу, а кому служит он, мне неведомо и маловажно.
- Дурак и есть, - фыркнул рыцарь снисходительно, и проходимец кивнул, жуя губами и глазом хитро подмигивая, не очень понятно, кому именно.
Больше он ничего не спросил, а рыцарь был всем этим малость обескуражен, и, поскольку специально теологии не обучался, так и не придумал, как вернуть разговор в русло душеспасительной беседы. Поэтому тоже промолчал. Да и худо было ему - шёл он шатко, медленно, с тяжкою одышкой; ближе к вечеру стал прихрамывать. Шут то и дело к нему подскакивал с вопросами, заботой и уговорами; рыцарь отмахивался, стойко терпя невзгоды последнего своего земного пути. Но в конце концов совсем ослаб и сел у обочины, держась рукой за бок - и пальцы его окрасились красным.
- Скверно, - заметил проходимец без малейшего сострадания. - Так, глядишь, благородный мой сир, помрёте тут на дороге, как собака, и не видать вам мученической кончины в славном городе Лионе. Ах, и на что я только вам напросился в попутчики!
Рыцарь от таких речей вздрогнул и попытался подняться, несмотря на охи и сопротивление шута, но тут случилось нечто такое, что отвлекло всеобщее внимание. А случилось вот что: мимо попутчиков резво и весело проскакала лошадь. Ходко так проскакала, цокая подковами - видать, в добром духе была. А может, дело в том, что скакала она без всадника, совершенно самовольная, и резво уздечкой потряхивала - хвасталась. Проводили её попутчики удивлёнными взглядами - и вдруг шут как подхватится с места, как кинется за беспечной лошадкою следом, как вспрыгнет, да как ухватит её за гриву! Так лошадка и обомлела, струхнула, копытцами перебрала и, нерешительно заржав, остановилась.
http://zhurnal.lib.ru/d/dewushka_s_a/
- участник сейчас на форуме