ДРЕВЛЕПРАВОСЛАВИЕ. Форум старообрядцев всех согласий

П.И. Мельникову было поручено выявить «противозаконную торговлю разными сектаторскими принадлежностями раскола, привезенными в Нижний Новгород из уничтоженных семеновских скитов». Книгопродавца Алексея Головастикова не удалось арестовать, он скрывался. Вот как его жена описала обыск, произведенный в их доме будущим автором «Лесов» и «Гор».
«С 30 ноября на 1 число декабря сего 1853 года в 11 часу пополудни подъехали к дому на трех лошадях неизвестные мне люди, 5 человек, при которых находилось шестеро служащих в штатском нижегородской градской полиции из евреев бутошников, из коих двое перелезли чрез ворота и отперли им оные, которые с последними взошли на двор мой, расставя на оном из оных везде караулы. Сами же вошли в нижний этаж моего дома, в какое время я с моими домашними находилась при больной моей дочери, находящейся в замужестве за княгинским мещанином Иваном Спиридоновым и разрешившейся от супружеской беременности не более 18 часов, — по входе же их в комнату больной, я из числа их опознала двоих — это были чиновники, первый — состоящий на службе Вашего превосходительства Павел Мельников, второй — частный пристав Смирнов, другие же трое мне неизвестные. Однако ж г. Мельников рекомендовал мне оных, что они его есть товарищи, служащие по одному с ним министерству, и именуя их по фамилиям, одного Огородниковым, другого Трубниковым, о последнем умолчал.
После чего этот г. Мельников, как видно, заметя мое расстроенное и без него положение, свойственное сердобольной матери, пекущейся о своем детище, обратился ко мне и к сей дочери моей, лежащей на постели в смертельном обмороке, с требованием от кладовых и сундуков ключей, а когда я обратилась к нему с вопросом, для чего оные ему нужны, и какая есть причина его требования, и чего он намерен искать, тогда он мне сказал только-то, что ему нужно во всем моем доме и во всех сокровенных местах, а даже укладках и сундуках сделать формальный обыск, каковыми словами снова вынудил меня обратиться к нему с вопросом: где сторонние понятые люди, при которых он все то должен делать? Но он в ответ произнес в повелительном тоне или смысле грозный ответ, и именно такими словами, "что нам надо, того и станем искать, а что найдем, то и возьмем, вот тебе и понятые". По вы говорении этих слов обратил свое внимание прямо на больную мою и приступил к осмотру ее постели, и что-то искал затем на ее кровати, на которой она лежала, да и за оной с держащею в одной руке зажженною свечою, каковым неосторожным первоначальным своим действием привел больную в такое большее болезненное состояние, что от испуга его, во-первых, закрылись у нее детородственные крови, а во-вторых, родилась в ней нервическая с бредом лихорадка, от чего теперь, быть может, сокращено ее здоровье безвозвратно...».
Далее Головастикову, «находящуюся в комнатном платье и на босу ногу в кожаных башмаках в такое зимнее и холодное время», чиновники «взяли с собою для указания им... кладовых и для отперетия оных», что она, будучи в испуге, «исполнила беспрекословно». В кладовых все было перевернуто до последнего узелка. Обыск на стуже продолжался более часа, одеться Головастиковой не разрешили. Затем перешли на второй этаж. П.И. Мельников взял оттуда иконы, «каковая святыня как бы для поругания ея была к прискорбию моему чиновником Мельниковым отдана в руки евреев, которые с пренебрежением побросали их, как ничего не стоящие доски, в его сани» . Далее обыск шел в погребах, в бане, на сеновале, в курятнике. Не отыскав больше икон, П.И. Мельников уехал, не составив протокола, не дав расписки и ничего не объяснив. Утром 1 декабря он приказал запереть принадлежащую Головастиковым лавку, где торговали иконами и книгами. В лавке тоже прошел обыск. П.И. Мельников перебрал более тысячи икон, «искал чего-то и в самых щелях лавки и кладовой, но не найдя также ничего, напоследок выбрал для себя около 50 икон, увез их к себе в дом, однако ж не так с ними поступил, как с прежними, и хотя не на месте, как бы следовало, но в своей квартире да составил всему увезенному им опись» .
Министр внутренних дел дважды требовал от П.И. Мельникова объяснений. Копия жалобы Авдотьи Головастиковой сохранилась в личном архиве писателя, а вот ответа на нее, хотя бы чернового, не выявлено. П.С. Усов предполагает: «В эту эпоху преследования раскола, усиленных розысков епископов и священников австрийского поставления, Мельников, даже в своем излишнем усердии при обыске у Головастиковой, оказался, видимо, правым и пред своим высшим начальством, и пред правительствующим сенатом»…
…П.И. Мельников руководил разгромом старообрядческих скитов в Нижегородской губернии. На последних страницах романа «На горах», которые он, будучи больным, был вынужден диктовать, он изобразил в коротком автобиографическом эпизоде самого себя. Здесь появляется безымянный петербургский чиновник, разоряющий скиты. Вот он приезжает в Шарпанский скит, где его не ждали:
«Он приехал туда ночью, часу во втором, и прошел прямо в моленную. Там в углу стояла икона Казанской Богородицы; говорят, что она была комнатною царя Алексея Михайлыча в первые годы его царствования. Она была заслонена другою большою иконой, но пред ней горела лампада. Рассказывали, что та икона во времена патриарха Никона находилась в Соловецком монастыре и что во время возмущения в среде соловецкой братии, когда не оставалось более никакой надежды на избавление обители от окруживших ее царских войск, пред ней на молитве стоял дивный инок Арсений. И видит он во сне, что икона Богородицы поднялась в небесную высоту, и слышит он от той иконы глас: "Иди за мной без сомнения и, где я остановлюсь, там поставь обитель, и до тех пор, пока в ней будет сия икона, древлее благочестие будет процветать в той стороне", и был Арсений чудною силой перенесен с морского острова на сухопутье. Богородична икона идет по воздуху, а вслед за ней инок Арсений. И стала та икона, и опустилась на землю в пустынных лесах Чернораменских, и там на урочище Шарпан поставил Арсений первый скит в тамошних местах. Вскоре больше сотни таких скитов возникло в Черной Рамени, в Керженских и Рышских лесах и по реке Ветлуге.
Таковы были между старообрядцами предания о первых насельниках лесов Чернораменских, и все, как ближние, так и дальние, с особым уважением относились к иконе, принесенной в Шарпан иноком Арсением. Они твердо веровали, что, как только соловецкая икона выйдет из Шарпана и будет поставлена в никонианской церкви, древлему благочестию настанет неизбежный конец. И потому, как только возможно, старались удержать ее на месте.
Опытный в делах подобного рода петербургский чиновник, войдя в шарпанскую моленную, приказал затушить все свечи. Когда приказание его было исполнено, свет лампады, стоявшей перед образом Казанской Богородицы, обозначился. Взяв его на руки, обратился он к игуменье и немногим бывшим в часовне старицам со словами:
- Молитесь святой иконе в последний раз.
И увез ее.
Как громом поразило жителей Керженца и Чернораменья, когда узнали они, что нет более соловецкой иконы в Шарпанской обители. Плачам и воплям конца не было, но это еще не все, не тем дело кон¬чилось» .
Кончилось оно уничтожением скитских строений.
«Когда были снесены кровли с Манефиной обители, считавшейся изо всех скитов самою главною, стоном застонали голоса. В то время собрались в Комарово почти без исключения все матери из всех обителей: точь-в-точь как съезжались, бывало, они на соборы, там сбиравшиеся. На завалинах и на разрушенных строениях сидят матери и горько плачут, смотря на разрушение старого их пепелища, ожидая и в своих скитах такого же разрушения и неизбежной высылки людей с насиженных ими мест, но не приписанных к скиту. Приехала из города и мать Манефа с неразлучною Филагрией. Сели они возле своих келей, но ни плача, ни рыданий с их стороны не было».
П.И. Мельников написал эти строки в самом конце жизни, а к осмотру нижегородских старообрядческих скитов он приступил, когда ему было тридцать лет, в 1848 г., будучи чиновником при М.А. Урусове. Скиты подробно описаны в «Отчете...» Тогда же он производил составление описей икон, утвари и книг, хранящихся в скитских моленных и «к 10 декабря 1848 г. он доставил описи семи скитов, включающих 24 обители, содержащие сведения о времени построения моленных, их размерах и внутреннем устройстве, наличии или отсутствии колоколен, храмовых праздниках обителей. Значительное место в них занимают описания иконостасов, фиксирующие местоположение икон, их размеры и драгоценный убор...». Сбор сведений о скитах предшествовал их разгрому. Это была своеобразная разведка. 1 мая 1853 г. Николай I повелел ликвидировать скиты. Как это происходило, П.И. Мельников очень коротко отразил в своем романе…
…В середине 1850-х гг. многие скиты были либо вовсе стерты с лица земли, либо превращены в деревни. «В течение "черного октября" 1853 года в скитах сломано 358 жилых строений, выслан 741 человек, в том числе 164 инокини», — писал историк, редактор газеты «Старообрядецъ», Сергей Рудаков в «Краткой истории заволжских скитов».
(В.В.Боченков «П.И.Мельников (Андрей Печерский) Мировоззрение, творчество, старообрядчество.)