Отправлено: 10.09.10 22:18. Заголовок: Интересный факт из дораскольной истории

В сентябре 1635 г. молодая вдова московского дворянина Ивана Ивановича Деремонтова, бывшего второго воеводы по Свияжску, получила положительный ответ на свою поданную в Разрядный приказ челобитную о выплате ей в наступившем году пособия на жизнь в размере 15 рублей/месяц, т. е. примерно равного денежному окладу скончавшегося недавно супруга.

Скрытый текст

Администрация Московского государства, наверное, рада было удовлетворить данную просьбу, ибо воспринимала ее как проявление лояльности вдовы Деремонтовой, ее готовности признать существующий порядок вещей и жить в соответствии с этим порядком. Поскольку прежде она, эта вдова, в известной степени умудрилась поставить его под сомнение, причем, едва ли не в самом чувствительном, интимном его месте. Забегая вперед, скажем, что никакого разрешения конфликта, однако, в тот раз не произошло, но начнем же с начала… Изначально вдову Деремонтову звали Анна Барнсли, родилась она около 1612 г. в Москве в семье Джона Барнсли (Ивана Ульянова Барнсли) – преуспевающего английского купца, не в первом поколении имевшего дела с Россией и прочно осевшего в русской столице. Характерно, что в вероисповедальном плане Барнсли были кальвинистами, что, видимо, и вытолкнуло их прочь с берегов англиканского Альбиона. Важно, что семья Барнсли занимала очень прочные позиции в среде московских торговых иноземцев, особенно среди тех, кто группировался вокруг реформатской церкви – преимущественно голландцев. Так, младшая сестра Анны вышла замуж за самого влиятельного и яркого иностранного предпринимателя Москвы первых двух третей семнадцатого века и лидера кальвинистской общины – Петера Марселиса, о многочисленных проектах, заслугах и преступлениях которого в России мы уже не раз писали на Полит.ру. Надо также отметить, что статус "московских торговых иноземцев" (очень близкий к статусу "московских служилых иноземцев") – это с точки зрения русских властей было такое полуподданство: с одной стороны, эти люди постоянно жили в России, имели целый ряд прав, аналогичных правам местных жителей, владели недвижимостью (торговые иноземцы, в отличие от прочих иностранных купцов, имели право совершать розничные, а не только оптовые операции). Эти люди присягали русскому царю и несли перед ним определенную с этим связанную ответственность. Нередко им давались весьма значительные поручения разного рода (как тому же Марселису). Тем не менее – это были иностранные подданные, сохранившие, в частности, две важнейшие привилегии: право выезда из России (хотя и в разрешительном порядке) и право апеллировать, ради защиты своих интересов, к иностранным властям. Определяющим признаком, отделявшим этих иностранных подданных от подданных русского царя, было вероисповедание: все принявшие православие в его русском варианте считались подданными русского царя. Причем даже приверженцам иных христианских конфессий приходилось заново совершать обряд крещения, и даже православных других юрисдикций – например, с Украины или из Греции – не считали в полной мере православными, заставляя совершать таинство миропомазания. Официальная власть поощряла такие переходы; принявшие православие часто награждались довольно значительными подарками и получали неплохие карьерные предложения. Разумеется, право выезда из страны при этом утрачивалось. Отметим еще тот момент, что этот переход в русское православие был принципиально необратимым. Напротив, переход из православия в другую, даже христианскую, конфессию в любом случае считался тягчайшим преступлением, близким к государственной измене. В целом же, законодательство Московии семнадцатого века об иностранцах тяготело к такой сегрегации, что ли. Периодически издавались ограничения, то требовавшие от иноземцев компактного проживания (в Немецкой слободе), то запрещавшие им продавать и покупать землю у православных землевладельцев, то обязывающие носить немецкое, но никогда – русское платье, и почти всегда – запрещающие нанимать православную прислугу. Но вернемся к красавице Анне Барнсли. В 1625 г. она выходит замуж за барона Пьера де Римона – незадолго до того прибывшего в Россию из Франции, так сказать, на ПМЖ. Барон также был кальвинистом. По русским меркам это был довольно знатный иностранец – его официально зачислили на службу, пожаловали денежным окладом, однако конкретных поручений, несмотря на это, ему долго не давали. Видимо, барон по каким-то причинам был негоден к военной службе. Брак с подобным человеком внутри кальвинистской общины Москвы должен был считаться вполне достойным семейства Барнсли, однако семейное счастье молодых оказалось весьма недолгим. Через год Пьер де Римон решил принять православие. По русским законам межконфессиональные браки не допускались – а, следовательно, в нашем случае супруги либо должны были развестись, либо Анна и ее младенец-сын должны были вслед за бароном принять православное крещение. И вот тут-то возник внутрисемейный конфликт, ставший в итоге едва ли не межгосударственным. Анна переходить в православие отказывалась, несмотря на активные уговоры мужа – при этом ее отец добился даже аудиенции у патриарха Филарета, где просил разрешить остаться в прежней вере своей дочери и внуку. Известно, что патриарший отказ был высказан в бескомпромиссной и оскорбительной форме: склонившегося в земном поклоне Барнсли-старшего Филарет будто бы даже оттолкнул ногой. В итоге Анна была крещена насильно. Муж заманил ее в женский монастырь, якобы продемонстрировать набожность православных монахинь – тут же монастырские двери за ней захлопнулись, и по прошествии шести недель девушку насильно крестили. По имеющимся сведениям, ее связанную окунали в реку, невзирая на произносимые ею непрерывные проклятия… Сколь строго соблюдала она православные обряды в последующие годы своего замужества, мы не знаем. Пьер де Римон, ставший Иваном Деремонтовым, получил, наконец, назначение на административный пост в Свияжск, по возвращении откуда в 1634 г. скончался. Анна стала вдовой и решила, что ничто ее теперь не связывает с православной верой, тем более что в Москве тем временем сменился патриарх: вместо иностранцененавистника Филарета русскую церковь возглавил Иоасаф. Анна вернулась к участию в жизни кальвинистского прихода – однако, в покое ее не оставили. В 1636 г. патриарх организовал следствие, церковный суд признал ее виновной в отступничестве и в качестве епитимьи присудил к отбыванию срока в Новодевичьем монастыре. При этом у матери отняли детей, передав их "в добрую православную семью". Но и это наказание не сломило Анну – она продолжала отрицать свою принадлежность к русской церкви, умудрилась организовать канал связи с сыновьями, которых наставляла не отказываться от кальвинизма. В итоге наказание ужесточили – строптивая англичанка ("новокрещенная немка Аграфена") была переведена в Кирилло-Белозерский монастырь, точнее - в подконтрольный ему Воскресенский Горицкий женский монастырь с весьма суровыми условиями содержания. За Анну, однако, пытались бороться родные – в том числе и те, что жили в Англии. В том же 1636 г. была отослана петиция семьи Барнсли Карлу I, в ответ на которую британский король 20 декабря того же года направил своему русскому коллеге письмо. Это послание, однако, достигло адресата лишь через год, 29 января 1637 г., когда во время царской аудиенции агент Московской компании Симон Дигби вручил его представителям посольского приказа. Ответ был предельно скор – уже 31 января Дигби получил царскую грамоту с полным отказом по всем статьям: царь не видел возможности разрешить Анне Барнсли оставаться кальвинисткой, а равно и уехать в Англию. В дальнейшем эта переписка дополнилась обменом еще несколькими документами, в содержательном плане, однако, не привнесшими ничего нового. Михаил Федорович отрицал факт насильственности крещения, несоответствия крещения канону, а также то, что Анна содержится в неволе. С его точки зрения, это была не неволя, а духовно-образовательная практика. Главное же препятствие состояло в юридической коллизии русского и британского права: с точки зрения Москвы, Анна Барнсли была подданной русского царя вследствие принятия православия, тогда как по английским меркам она была подданной Карла I Стюарта как дочь подданных Карла I Стюарта. Помимо этого, в игру вступил Петер Марселис со своими мощными голландскими, шведскими и датскими связями. Как бы то ни было, в 1638 г. в Россию были доставлены грамоты от шведской королевы Христины и от датского короля Христиана IV с просьбами разрешить проблему Анны Барнсли. Эти демарши были для Москвы посерьезнее английских, ибо перекликались с возникшим как раз тогда замыслом династического брака царевны Ирины Михайловны с датским принцем. Каким образом в ходе подобного матримониального проекта должен был разрешиться вероисповедальный конфликт жениха и невесты – никто не знал, и потому следовало избегать скандала. Помогло ли это или что-то другое, но уже весной 1639 г. Анна была в Москве, на свободе и при детях. Незадолго до этого в монастырь было отправлено патриаршее письмо, говорящее, что условием освобождения Анны является письменная исповедь с покаянием. Согласилась ли на это Анна, или же удалось как-то иначе спустить все на тормозах – мы не знаем. До конца жизни, т.е. до 50-х годов, никто больше Анну Барнсли не трогал – московские кальвинисты считали ее мученицей за веру и всячески ей гордились. С точки зрения официальных властей, она, однако, была православной подданной русского царя. Держала православную прислугу, не имела права посещать кальвинистский храм и т. д. Дети ее сделали неплохую придворную карьеру – никто в их православии, по всей видимости, не сомневался.

http://www.polit.ru/analytics/2010/09/10/deremontova.html

 Отправлено: 10.09.10 22:25. Заголовок: И тогда чудили.....

И тогда чудили...

 Отправлено: 20.09.10 10:35. Заголовок: Причем даже приверж..

цитата:

Причем даже приверженцам иных христианских конфессий приходилось заново совершать обряд крещения, и даже православных других юрисдикций – например, с Украины или из Греции – не считали в полной мере православными, заставляя совершать таинство миропомазания.

 Отправлено: 20.09.10 11:04. Заголовок: Ето со слов Олеария:..

Ето со слов Олеария:

Года с 32 тому назад упомянутый ныне французский барон Пьер де-Ремонт прибыл в Москву и женился здесь на девице, родной дочери Джона Барнеслея, происходящего из дворянского рода в Англии и давно уже жившего в Москве; ей было в это время 16 лет и она считалась прекраснейшей из всех иностранок в Москве. Этот барон, чтобы заслужить милость великого князя и расположение вельмож, принял русскую веру, дал себя перекрестить и стал именоваться Иваном. Русские, как и барон, были бы очень рады, если бы и жена, кальвинистка по исповеданию, добровольно также перекрестилась; они и старались этого добиться. Так как она отказывалась, то патриарх сначала старался привлечь ее добрыми словами и великолепными обещаниями; когда это не помогло, то он стал сурово угрожать ей. Тогда она пала ниц с униженной просьбою, чтобы лучше отняли у нее жизнь, чем ее религию; [она говорила, что] “желает жить и умереть в своей религии, что бы с ней ни сделали”. Ее детей, которых она родила барону, у нее насильно отняли и окрестили по-русски. Отца, который ради дочери поклонился патриарху в ноги, тот оттолкнул ногою, а ее насильно ведено было крестить. Патриарх говорил, что, так как она ничего не понимает, то ее следует рассматривать как ребенка и потащить к крещению. Во время крещения она сильно сопротивлялась. Когда ее привели к реке и насильно сняли с нее одежды, монахини, которые ее должны были крестить, заставляли ее, по обычаю, плевать на [прежнюю] религию; она сама плюнула в лицо монахине, которая обратилась к ней с этим требованием. Когда ее погрузили в воду, она потащила за собою в воду другую монахиню и сказала при этом: “Вы можете, конечно, погрузить тело, но душа от этого ничего не восчувствует”. После такого насильственного крещения или купанья ее вместе с ее мужем послали в город Вятку[?], куда муж ее назначен был воеводою. Когда, по истечении срока, по обычаю, совершено было перемещение воевод, барон вновь отозван был в Москву и вскоре умер, вдова хотела снова снять с себя русские одежды и начать ходить со своими единоверцами в [реформатскую] церковь; однако это ей не удалось. Обоих ее сыновей у нее отняли и передали их русскому дворянину на воспитание. Ее же самое с малолетнею дочерью отправили в Белозерский монастырь, лежащий в нескольких милях от Москвы, и содержали там; и вот она, еще будучи молодой женщиною всего 21 года, должна была пять лет провести в горе и без утешения среди старых монахинь. Она не только была лишена присутствия и общества сыновей своих, отца и других друзей, но ей даже ни разу не позволили ни писать о своей жизни и состоянии своим родственникам, ни от них получать письма. Тем не менее она не хотела ни кланяться перед русскими иконами, ни сгибаться перед ними; напротив, скорее она сама начала приводить монахинь к своим воззрениям, чем поддалась их увещаниям.

Пока продолжалось это ее бедствие, счастью однажды было угодно, что ей тайком, по удачному случаю, передано было известие о родственниках. Когда однажды немецкий кровельщик был послан в этот монастырь для исправления крыши и она хотела с ним переговорить о своих, то всякий раз монахини отправлялись с нею и мешали ей. Кровельщик, однако, чтобы, тем не менее, найти возможность говорить с нею незаметно от русских, часто призывал к себе своего мальчика и, с сердитым выражением и угрозами глядя на него, говорил тем временем с нею, о чем ему было приказано, и сказал, где она в его отсутствие найдет письмо Монахиням при этом казалось, что мастер за что-то бранит своего мальчика или приказывает ему что-то сделать.

Таким способом добрая женщина получила известие, да и сама дала ответ под видом как бы заступничества за мальчика.

Наконец, когда патриарх Филарет Никитич умер, она была освобождена из монастыря по просьбам и по большим хлопотам ее родственников, и ей дано было милостивое разрешение жить в Москве; однако она должна была держать при себе только русскую прислугу. Ей, впрочем, разрешено было выходить — лишь бы не в немецкую церковь — и ее можно было навещать кому угодно и когда угодно. Я дважды был у нее с ее зятьями, г. Петром Марселисом и г. Фенцелем, женатыми на сестрах этой женщины, и с изумлением слышал, с каким терпением она несла свое бедствие и как умела находить себе в нем утешение. Итак, эта госпожа Анна в своей религии до конца своего осталась постоянною. Как ныне я слышал, уже два года тому назад она скончалась. Замечательно, что ее дед Вильям Барнеслей, умерший пять лет тому назад в Англии, достиг возраста 126 лет. Уже имея 100 лет и овдовев в это время, он еще раз вступил в брак.

О других случаях, в которых бы русские принуждали кого-либо насильно перейти в свою религию, не слышно. Они разрешают всякому свободу совести, хотя бы это и были их подданные и рабы. Однако если кто-либо вступает в брак с лицом их веры, то они уже не дают ему свободы исповедания.

http://www.drevlit.ru/texts/o/oleariy_51.php<\/u><\/a>

 Отправлено: 20.09.10 11:20. Заголовок: Жуть какая...

Жуть какая.

 Отправлено: 20.09.10 11:40. Заголовок: К слову сказать, Оле..

К слову сказать, Олеарий писал много превратного и нелепого, делал грубейшие ошибки и несообразности, так, что назвать его точным историческим, источником невозможно

Вот, что он пишет о протопопе Иване Неронове:

В недавнее время “казанский протопоп” Иван Неронов выступил в Москве и решился говорить против иконопочитания в следующих словах: “Не следует честь, полагающуюся Богу, воздавать иконам, которые руками сделаны из дерева и красок, хотя бы они даже и должны были представлять изображение Бога и святых; не следует ли, в этом рассуждении, скорее почитать людей и молиться им, так как они созданы по образу и подобию Божию и сами сделали эти иконы?” Ведь именно то же говорил Сенека: “Изображения богов почитают, молятся пред ними, склонив колени, обожают их, сидят или стоят пред ними целыми днями, а мастеров, их изготовивших, презирают”. Или же как Лактанций говорит: “Насколько справедливее и правильнее было бы почитать живые изображения Бога, чтобы услужить живому”. И также: “Несообразная и нелепая вещь, что изображение человека обожается изображением Божиим”. Однако добрый священник тотчас, когда патриарх об этом узнал, был лишен своей священнической шапки и сослан с суровыми угрозами в Каменный монастырь на Волге; [это было сделано], чтобы учение его не распространилось еще более и иконы могли сохранить обычное к ним почитание.

http://www.vostlit.info/Texts/rus7/Olearij/text9.phtml?id=1034<\/u><\/a>